Дом Яровенко, Гатчинский район, проект 1991г. Напутствие заказчика, "чтобы было как ни до, ни после", открыл широкую возможность для желанного синтеза. Бионика, natural architecture, ар нуво метод, исторические аллюзии - материал.
Индивидуальный жилой дом в Репино, Международная жилищная выставка 2000 г. Застройщик - АО "Эльф". Язык ар нуво несет синтез всего: и инженерного структурализма, свойственного хай-теку, и национальноисторических аллюзий.
Привычка ссылаться на отсутствие большого стиля, как на первопричину всех бед, у большинства профессионалов вырабатывается еще на первом курсе архитектурного института. Тем не менее, людей, активно работающих над новой стилистикой, не так уж много. Кроме того, пытаясь определить, где новое, а где старое, можно окончательно запутаться. Да и вообще, в мире российских архитекторов царит страшная путаница. Вот, например, Иван Князев: традиционалист, который народными массами воспринимается как авангардист, патриот, но в большой степени англоман, архитектор, но человек широкой эрудиции. Более того, являясь чрезвычайно продуктивным практиком, Князев еще и осмысливает то, что делает и все, что делается. Словом, если и пытать кого-то проклятыми вопросами, то именно Ивана.
Особняк в Александровке, Пушкин. Проектирование и строительство, 1991-1999гг. Отделка и интерьеры - 1998-2001гг. Благодатный интерес заказчика привел к последовательному стилистическому построению: natural architecture - ар нуво - национальная романтика. Ушедшая стилистика ар нуво в России в области архитектуры оставила мало следов. В завет последователям позднейших времен осталась задача стилевых построений методами ар нуво с привлечением материала национальной романтики. Прямые цитаты известных деталей Минаша и Васильева, геометрия гиперболоидов Гауди ложатся на каркас стиля Глазго и антропоморфизм аналогичных поисков Имре Маковеца - края стилевой ойкумены России ХХ века. Люстра (стр. 39 вверху слева) из интерьера дома. Дизайн - И. Князев, исполнение - С. Арутюнян.
Особняк в Тярлево, Павловск, реконструкция. Проект и строительство - 1997-1998гг. Интерьеры - 1998-2000г. В классическом павловском контексте можно было попробовать опыт великого Вагнера с действительно новым подходом в классике. Поворот классической традиции к глубокому синтезу - как с другими культурами, так и с реалиями технологической цивилизации. Попытка за сецессионно-классицистическим экстерьером прочертить линию взаимородственных стилей в интерьерах и мебели. Стеклянный ризолит гостиной, открывающий через камероновско-вагнеровскую колоннаду пейзаж с коттеджами в русском и тюдорианском стилях, оборудован мебелью с намеком на родственные югенд-штиль и "модернизмо". Резьба над камином и плафоны, стол в кабинете подводят к идеалам бионики и метаболизма. Стулья и кресла: дизайн и производство Н. Грачевой. Мебельная стенка: дизайн И. Князев, производство "СТЭК".
Н.Ш. Иван, стилистическое разнообразие ваших построек и проектов просто-напросто бросается в глаза. Это особенность личности или результат давления внешней среды?
И.К. И то, и другое. Ситуация сегодня в России такая, что если архитектор пытается серьезно заниматься поиском стиля, он обречен на эклектичность. Очевидно, что интеллектуального потенциала внутри современной отечественной культуры не хватает на то, чтобы породить нечто цельное. Вот мы и пытаемся вырастить стиль конвульсивно... Но решать задачу надо - иначе наступит деструкция культуры и не только ее одной.
Н.Ш. А можно ли ее решить вдали от мощных градостроительных проектов, на территории, ограниченной особняками и коттеджами?
И.К. Стиль как таковой исторически создавался внутри архитектуры, занимавшейся частным домом, особняком, виллой, а закреплялся в культовой архитектуре. Конечно, всегда существовал большой заказ - дворец, крупный общественный комплекс. Но импорт приемов и идей все время шел из ключевой области - проектирования индивидуального жилища. Однако сейчас именно в этой области, там, где должно происходить рождение стиля, средств, особенно в Питере, мало. Естественно, что архитекторы, практикующие на этой ниве, активно вымываются оттуда: уходят в проектирование многоквартирных домов и торговых комплексов. Я уже, собственно говоря, почти один остался - из моих сверстников все, кто хотят процветать, этим и занимаются. А это, к сожалению, к архитектуре имеет косвенное отношение. И реальное состояние рынка не позволяет перенести туда стилистический опыт.
Н.Ш. Значит, многоквартирные дома обречены на безобразие?
И.К. Не на безобразие, а на скуку. Они могут быть хороши и мастерски адаптированы к социальным запросам, как, например, постройки Евгения Герасимова, но на стилистический прорыв все равно не потянут. С другой стороны, попытки отойти от социальной архитектуры на практике оборачиваются башенками, то есть, действительно, безобразием.
Н.Ш. Словом, эклектичность - болезнь нашего бедного времени?
И.К. Скорее, нашего сложного места. Задача выработки цельного стиля стояла еще во времена Византийской империи, но евразийской культуре всегда не хватало на ее решение сил. А на Западе, где было получше, большие стили пошли своим чередом. Дело в том, что поскольку архитектура - проекция императива культуры на материальную деятельность, для ее развития необходимы мощные интеллектуальные ресурсы, которые западные государства могли тратить именно на эту сферу. А у восточных, в том числе и России - исторически хватало ресурсов, в основном, на административные структуры и армию... И эта тенденция сохранялась до последнего времени. Сегодня процесс поиска стиля идет на фоне военизированного общества. Среди моих подрядчиков большинство военных, да и среди заказчиков много людей, в прошлом причастных к армии и в.п.к. Такая уж у нас была и есть геополитическая ситуация.
Н.Ш. Мрачноватая...
И.К. Хотя генезис исторических стилей уходит именно в эту область: классика пришла к нам не напрямую - долгое время жила эллинистическая культура, на которой, например, в средневековье и базировалось интеллектуальное превосходство Передней Азии. Потом, конечно, все пришло в упадок - не без помощи Чингисхана, Тамерлана, Сталина и Гитлера. А сейчас перед нами практически стоят те же задачи, что и перед обществом в период правления Николая II. Только людей, навыков и умения стало поменьше - есть художники, есть просто ремесленники, но круга искусств и ремесел у нас нет. В какой-то мере генезис стилей есть в Англии, поэтому там лучшая в мире архитектура - британцы, безусловно, определяют моду. Но даже там чувствуется, что две мировые войны выкосили тех, кто мог стать передаточным звеном между архитектурной мыслью и архитектурной практикой. Тем не менее, состояние архитектуры совсем другое, и вопросы, которые у нас вопиют, просто не стоят.
Н.Ш. А как вы очутились в этой замечательной стране?
И.К. В 1992 г. я выиграл конкурс как "лучший молодой англоговорящий архитектор" и получил грант на стажировку в Лондоне, в только что открывшемся Институте принца Уэльского, и таким образом оказался в Англии. Я отучился и потом еще немного поработал: моей задачей была "глубокая разведка" - хотелось понять, к чему мы идем.
Реконструкция пирса Nine Elms, Воксхолл, Лондон, 1993г. POWIA (Института Архитектуры Принца Уэльского). Диалог: хай-тек, гении места и истории.
"Священная геометрия" была положена как интегрирующая основа для всех курсов традиционалистски ориентированного лондонского Института Архитектуры Принца Уэльского, открытого Его Высочеством в 1992 г. Геометрическая гармонизация - уже сама по себе - защита сложных стилевых построений от беспринципного эклектизма, деконструкции и "винтажа". Проект фасада особняка для Тярлево с анализом пропорций, Лондон, 1992 г. POWIA
Н.Ш. Насколько я понимаю, сам принц Уэльский - антимодернист, поощряющий возврат к классике...
И.К. Антимодернист. Но речь не идет о возврате к классике как таковой.
Н.Ш. А какие еще, собственно говоря, есть альтернативы модернизму?
И.К. Беда в том, что модернизм обладает цельной концепцией, а единой альтернативы ему не существует. Вместе с классикой тасуются некие составляющие - natural architecture, различные виды регионализма: традиционализм плюс open mind.
Н.Ш. Вы лично разделяете антипатии принца Чарльза?
И.К. Я не люблю деконструктивизм и постмодернизм. Так же как и конструктивизм, который по природе своей является архитектурой второго сорта. Он возник как ответ на политический заказ: ветерану, вылезшему из окопов Первой Мировой, надо было дать унитаз и все прочее и при этом еще внушить, что все ужасы позади, а впереди - светлое будущее. Такой образ необходимо было людям активно всучивать, поэтому и Корбюзье приходилось столько писать - он просто навязывал им социально-политический стереотип. Он, безусловно, мастер, но общий результат его деяний, конечно, жуткий. И в деконструктивизме остался тот же заказ: чтобы запросы были не очень большими, и на них реально можно было ответить дешевыми методами массового производства. Естественно, что когда появляется принц Чарльз, и заявляет, что все это - гадость, мощнейшая английская строительная индустрия оказывает ожесточенное сопротивление.
Н.Ш. Вы заодно и постмодернизм припечатали, а между тем, многие ваши постройки сильно смахивают на постмодернистские.
Вилла С.Э. Гутцайта в Ялте. Проект 1997 г. Противоборствовавшие империи, как ни странно, инициировали моду на культуру противника. Упражнение в археологии современного стилевого синтеза евразийской архитектуры. Крымско-татарская архитектура с онтологическими связями в Византии, Магрибе, архаике доарийских культур Великой Албании.
И.К. Постмодернизм я не люблю, хотя, как архитектор, я обязан ему своим существованием. Онтологически я произрастаю оттуда. С другой стороны, этот стиль - уже отработанный материал, потому что 5 благодаря ему, удалось как-то удержаться современному традиционализму, который, слава богу, зафиксировался и развился. А постмодернизм ушел в исторический шлак. На самом деле идея, что нужно относиться с юмором к историческому материалу, мне чужда. Это значит, впадать в дурацкое легкомыслие, причем не только по отношению к прошлому, но и по отношению к будущему. Поэтому себя я бы назвал традиционалистом. Кстати, однобокая картина западной культуры, поддерживаемая политкорректными масс-медиа, создает у россиян впечатление полной и окончательной победы модернизма. Это неверно: на рынке частного жилья традиционалистская архитектура процветает - в качестве примера, который мне знаком не понаслышке, можно привести положение дел в Англии и Финляндии.
Н.Ш. Но традиционализм все-таки подразумевает эстетическую цельность, причем не на уровне одного объекта, а на уровне концепции. По-моему, для такого самоназвания у вас слишком много разных традиций.
И.К. Традиционализм ведь тоже не от хорошей жизни: был же ар-нуво. Для меня это - высшая точка цивилизации, и надо делать, как они. Другое дело, что мы не можем, не умеем: может быть, Хундертвассеру Гауди нравится, так же как и мне, но реально делать так как он или Шехтель, Хундертввассер не может - школы-то нету. Вот и получается какой-то анекдот. Так же и у нас с этими жуткими "историческими" домами, только постмодернизм здесь неосознанный. Вообще, вопросы цельной эстетики и большого стиля - имперские, а Россия - недобитая империя. Можно этот имперский материал отыгрывать со смехом, но это - выход для тех, кто в любой момент имеет возможность собрать чемоданы и уехать.
Н.Ш. Значит, тем, кто остается, остается надеяться на себя?
И.К. Если нам удастся, сохраняя диалог с технологической цивилизацией, установить и удержать стилистическое единство, срастив наши фундаментальные (хотя порой исторически конкурентные) традиции, мы, наконец, совершим то, что должно было произойти еще до 1917 года. Так же, как и тогда, необходимо создать синтетическую культуру, которую все входящие в состав "империи" народы смогут идентифицировать как свою. Сейчас это сделать еще труднее. Но отсутствие востребованного стиля ведет к тому, что нация перестает нуждаться в своей самобытности и исчезает - ее замещают более самодостаточные культурные общности.
