Детали максимализма
		Текст: Б.Тротвуд Спору нет, архитектура может и должна говорить сама за себя. Но не менее бесспорно, что мы знакомимся с ней чаще всего, как в брачном агентстве, по фотографиям. Оборотная сторона прогрессивного способа знакомства — нивелировка авторских приоритетов. О них, собственно говоря, мы и разговаривали с архитектором Александром Плаксиевым, который возглавляет питерскую студию А5.
1
				4
				1. Сауна на берегу Суходольского озера. 2,3,4. Жилой дом в пос. Репино.
2		3

Б.Т. — Александр, мы собирались затронуть тему архитектурной детали. Вы действительно считаете ее актуальной?
А.П. — Более чем. Но нужно уточнить, о чем идет речь. Я исхожу из трактовки Мис Ван Дер Роэ, которого впоследствии окрестили родоначальником минимализма. Свою хрестоматийную фразу "Бог — это детали" он произнес, показывая дом, абсолютно лишенный каких-либо украшательств. Возьмите какую.нибудь опору небоскреба, спроектированного этим архитектором. Какая база у этой опоры… Все продумано до миллиметра… И буквально отточено в прорисовке!
Б.Т. — То есть речь идет о подходе к проектированию?
А.П. — Речь идет о подходе, воплощенном в материал. Когда видишь, что сценарий был неплохой, идея чистая, а построено плохо — для меня это полностью дискредитирует замысел. Суть в том, что любой элемент должен быть прорисован автором, причем собственноручно прорисован до рабочих чертежей, а не отдан после эскизирования кому-то на откуп. И выполнен в материале под реальным авторским надзором. Вот тогда можно сказать: "Я это придумал". Можно сделать дом из тысячи бетонных панелей, но одну, типовую панель разработать так, что это будет настоящая архитектурная деталь. На самом деле я убежден, что великие — Ле Корбюзье или Й.М.Пей — занимались именно этим. Они работали не только концептуально, они доводили до совершенства все. Так сейчас действует Сантьяго Калатрава — если у него идет трос, этот трос держит индивидуально спроектированная деталь, вызывающая искреннее восхищение. Уникальный архитектор, хотя по образованию инженер. И у нас такое встречается, правда, редко.
Б.Т. — Неудивительно. Такое встречалось, скорее, в эпоху ар нуво.
А.П. — И в начале этого века можно работать в таком духе. Нам иногда удается. Строители на первых порах, конечно, с ума сходят. Но потом привыкают — дескать, такая вот придурь архитектурная, ну и бог с ней. Сейчас есть несколько объектов, где в процесс включено все, от концепции до вентрешеток, так что можно почувствоватьсебя архитектором начала прошлого века. И делается все очень качественно. Я сам с ручкой вьюшки для камина полгода мучился. Нарисовал, образмерил, отлили из бронзы — уродство. Пришлось вылепить, потому что это, все-таки, — скульптура, ее невозможно выполнить по размерам. Слава богу, что заказчик понимает, что за этим стоит. И, кстати, к нам обычно приходят люди, с которыми приятно общаться, они искренне ценят такое отношение к делу.
Б.Т. — Я смотрю, Вас совершенно не угнетает необходимость погружаться в мелочи… А Вам не кажется, что такое погружение в тонкости избыточно, ведь обычный человек вряд ли оценит плоды столь героических усилий?
А.П. — Для меня это не героизм, а органика — по-другому не получается. Мне в самом деле интересно абсолютно все: и генплан поселка, и фасад дома, и табуретка, которая будет стоять на кухне. Конечно, когда вы идете по дорожке, то не думаете о ее конфигурации, но бессознательно все равно чувствуете, что она закругляется правильно. И так во всем. Но судить об архитектуре можно только по результату, как и в дизайне интерьеров, которые гораздо интереснее в натуре, чем в проекте. Только по результату можно будет сказать: справились ли мы с пространством или проиграли ему.
Б.Т. — А пока можно похвастаться вашим домиком, который вроде бы похож на многое из того, что рисуют и строят, но, на мой взгляд, категорически отличается от общей массы деревянных загородных домов. Это прецедент.
А.П. — Приятно, что вы это заметили. Как правило, в глаза бросается более острая форма, но я считаю этот объект не менее интересным. Мы проектировали для Комарово, это охранная зона, и задача заключалась в том, чтобы вписаться в контекст окружающей деревянной застройки, поддержать "легенду места".

				7
				5,6,7. Жилой дом в пос. Комарово
5		6

Б.Т. — Вокруг славные комаровские дачи…
А.П. — И мы построили комаровскую дачу. Без рамок вообще не так уж интересно работать. Но здесь все на самом деле создано заново — возьмите, к примеру, балконные решетки. Это совершенно новые линии, хотя подход абсолютно тот же.
Б.Т. — А любимая деталь у Вас в этой работе есть?
А.П. — Пока шла прорисовка фасадов, пожалуй, не было. А теперь… Когда я выхожу на балкон второго этажа, появляется удивительное ощущение: мне нравится это промежуточное пространство между строением и природой, пространство для созерцания — результат битвы за миллиметры.
Б.Т. — Скажите, а в жизни Вы тоже бьетесь за миллиметры?
А.П. — Нет, я бы не сказал. Мне, например, почти все равно, что носить, я терпеть не могу ходить по магазинам и часто покупаю первое попавшееся. Вообще не люблю выбирать, терпения хватает ровно на десять минут, так что в быту особой взыскательностью не отличаюсь.
Б.Т. — Но работать с Вами, наверное, тяжело?
А.П. — Отвратительно. Попасть в нашу студию и вписаться в наш стиль работы очень сложно. Мы пробуем, одного из десяти берем, и из их числа только каждый пятый приживается. Сейчас решили сами воспитывать. Очень мало архитекторов.
Б.Т. — В Петербурге?!
А.П. — И в Петербурге тоже. Хотя это уникальный город — город, от которого просто невозможно избавиться.
Б.Т. — Как и от "петербургского стиля"…
А.П. Мне нравится не тот или иной стиль, а то, что внутри него. Все зависит от головы, рук и прочих дарований. В классицизме могут быть прекрасные здания, а могут быть ужасные, в том числе, и в Петербурге. Мне часто нравятся дома, которые на первый взгляд ничего собой не представляют. Например, один дом неподалеку от Невского, явно дореволюционный, вроде бы классический, но снабженный одинокой колонной. Такого в классицизме не бывает, — это чистый постмодернизм… Если говорить о деталях, в городе есть потрясающие здания, построенные больше века тому назад и не менее потрясающие, построенные уже при социализме. А вы здесь выросли?
Б.Т. — Да.
А.П. — Я заметил, что люди, которые здесь родились, обожают классические постройки. А для меня, как ни странно это прозвучит, Большой Дом на Литейном значит не меньше, чем Зимний или Смольный собор. Петербуржцев это шокирует, но у швейцарцев я нашел мощную поддержку. Европейцы вообще относятся к функционализму с уважением — для них это история, не менее достойная внимания, чем позапрошлый век. Ленинградский конструктивизм — это мощно, здесь есть настоящие шедевры, хотя их и не так много, как у меня на родине, в Харькове.
Б.Т. — Как Вы считаете, есть надежда, что нынешняя архитектура пополнит список питерских достопримечательностей?
А.П. — Когда я показываю зарубежным архитекторам некоторые роскошные новостройки, их поражает, что эти здания были возведены всего год-два тому назад. Это анахронизм. Посмотрите на кованые решетки! Я понимаю, что вводился элемент петербургской традиции, но качество и вторичность таких элементов просто удручает. Тут — петушки, там — розетки… Одновременно есть здания, не претендующие на острую современность, но по-настоящему архитектурные. Например, такие, как у Евгения Герасимова. Мне нравится его отношение к работе, хотя не могу сказать, что результат вызывает безоговорочное приятие. Но это уже вопрос личных вкусовых предпочтений, а не качества архитектуры.

8		9		10
8. Фрагмент интерьера жилого дома. 9,10. Фрагменты интерьера булочной «Хлебного дома» на Московском пр.

Б.Т. — Принято считать, что архитектуру в жилищном строительстве давит финансовый каток.
А.П. — Конечно, архитектура зависит от денег, но не впрямую. Если не обкладывать фасады гранитом и не мучаться копированием образцов, можно несколько снизить затраты и строить интересные современные дома, не забывая о ценности исторического контекста.
Б.Т. — А Вам бы хотелось этим заняться?
А.П. — Конечно. Но при условии, что проект не будет исковеркан. Это — главное, а остальное… детали.