Другая война, другая любовь

 Опять же недавней ночью  кнопка пульта моего замерла на ТВЦ в тот самый момент, когда Игорь Костолевский грустно смотрел на Веру Глаголеву. Фильм Константина Худякова «Другая женщина, другой мужчина» издания 2003 года — милейшая прозрачная мелодрама,  отчасти напоминающая то наше старое кино, в котором из высоких отношений киногероев, извините за пафос, как бы и нам перепадало — приободряли они нас, что ли?…  Сказочный иллюзион (по-моему, до сих пор полстраны, садясь в электричку, ищет глазами Гошу из «Москва слезам не верит» и т.д.)  — не пошлый, не громкий, с выверенным содержанием глюкозы взрослому подчас нужен так же, как ребенку Карлсон.
О премьере же мелодрамы «Белая ночь, нежная ночь» (прайм—тайм, «Первый канал»)  режиссера Виктора Мережко слова доброго не отыскать. Не возьму в толк, отчего Мережко, написавший сценарий «Полетов во сне и наяву» нынче, предлагая нам сопереживать любовному многоугольнику, допускает диалоги звучащие так:
Она: Разговор предстоит трудный. Он: Ничего, я выдержу. Она: Я тебя не люблю. Отпусти меня. Останемся друзьями. Он: (вздыхает, но до того, правда, не раз за фильм выдавал рыдание): Хорошо, уходи. При этом он красоты запредельно- ослепительной Александр Домогаров, она — Анна Табанина. Герой Домогарова и человек очень хороший. Что, глядя на такое сочетание качеств, происходит с половиной страны? Половина вопит: «В своем уме от домогаровых не уходят!» Именно этот вопль женщин всех времен Мережко вкладывает в уста маленькой девочки (Наташа Варфоломеева), падчерицы героя, любящей его безмерно. Жаль, что не случилось третьей серии, в которую легко мог вписаться римейк «Лолиты»…
Не удалось отыскать беруши, поэтому произнести  по поводу закончившегося  12-серийного «Апостола» что-либо дополнительно свежее к тому, о чем, не дожидаясь неприлично благостного финала, уже высказалась вся журналистская рать — сложно.
К сожалению, к тому моменту, когда утомленный иранским солнцем, изможденный нквдэшниками-фашистами, оборотнем-отцом и адским физическим трудом главный герой устремился в распахнутые объятия предъявленных ему (в одеждах белых-белых) жены и приемного сына, фильм  превратился в продукт, с которым организм справился не без труда. А поначалу доброжелательный внутренний голос урчал, хвалил за отсутствие скуки, за лихость, с которой сценарист, закусив удила, чем только не старался обмотать наш видавший киновиды ус. Ни сказочность, ни вопросы, возникающие почти на каждом сюжетном пригорке полуфантастических приключений бравого героя Евгения Миронова, от экрана меня не отвращали. Зоркий глаз глядящих на телевойну знающих мужчин подмечал, что тщательнее надо было обойтись создателям хоть с такой «мелочью», как военные чины: герой Николая Фоменко перескакивает сходу через два чина, а этого история НКВД (разве что Абакумов «скакнул», да и то через один) не припоминает.  Мужское ехидство в расчет не бралось. Но к финалу в квартире  образовался такой клубок сценарных нестыковок из белых ниток, что поперек всяческого желания пришлось-таки вспоминать как образец высочайшего проявления художественной правды радистку Кэт с младенцами на руках в подземном люке.
Однако 12 вечеров, проведенных с Евгением Мироновым — это 12 вечеров непрекращающегося осознания его высочайшего актерского дарования: каждый кадр прожит им как последний.
Беспафосную, но настоящую войну показали режиссер Иван Соловов, Полина Кутепова и Алексей Гуськов в фильме «Отец» по рассказу Андрея Платонова «Возвращение». Войну без единого выстрела, без псевдопатриотического блеска в глазах, без истошного надрыва и напряжения последних сил. В «Отце» та война, после которой чудовищная тоска, мертво-медные от страха и ожидания глаза, маленький мальчик, разговаривающий как 50-летний мужик. Та война, когда берешь шинель, идешь домой, но совсем ничего про этот старый-новый дом не понимаешь, мучаясь во сто крат больше, нежели когда убивал.
С каждой неделей все большее уважение вызывают редактор и монтажер «Серебряного шара». Виталию Вульфу трудно уже даже чисто физически: одышка, фраза начинается, но заканчивается аккордом из другой оперы. Видно, что «склеивать» передачу (мягко говоря) сложно. Мысль Виталия Яковлевича, еще десять лет назад не отличавшаяся заоблачным полетом, рвется, хронология многих событий  (для тех, кто в курсе) — хромает. Рассказ о Смоктуновском не переключила исключительно ради фрагментов из фильмов, спектаклей и кусочков интервью. Но и они оказались подобраны ветхозаветно.